Рассказывает Юрий Левитан.
Я это или нет?
Случилось это в 1952 году, еще при Сталине. Хоть он и был отъявленный антисемит, но голос мой по радио ему импонировал. Говорят, еще до войны, он сказал на Политбюро: "Я думаю, что все важные сабития должэн гаварить по радио товарищ Левитан". Я читал в Отечественную войну все сообщения Совинформбюро и в "Последнем часе", перечислял, когда и из скольких орудий будет салют. Радио начинало говорить в шесть утра. Когда было важное правительственное сообщение, мне с вечера звонили в мою коммунальную квартиру и сообщали, что в полпятого утра за мной заедет машина. Если трубку брал мой сосед-алкаш, он кричал мне: "Борисыч, тебя с радива. Пойдешь ротом деньги зарабатывать".
И вот, звонят мне с вечера - завтра читать что-то важное. А выступали тогда только в прямом эфире, записей еще не существовало, да и документ давали в последний момент.
А часов в двенадцать - у меня сердечный приступ. Вызвали "скорую". Врач: "Немедленно в больницу". Я говорю: "Да вы что? Мне правительственное сообщение в шесть утра читать". Врач: "Какие там шесть утра. Дай вам Бог вообще оклематься". Я потерял сознание. Очнулся в больнице. В голове страшные мысли: что будет, если я утром не выйду в эфир. Это же смерть без всякого инфаркта. Проносится такая картина: товарищ Сталин в шесть утра включает радио и слышит, что читает не еврей Левитан, а кто-то другой. Вызывает Берию:
- Лаврентий, а пачему не Левитан гаварит по радио?
- Он заболел, товарищ Сталин.
- Нам не нужны бальные дикторы. У нас нэт нэзаменимых людей.
- Понял, товарищ Сталин. Примем меры.
И вот я уже на нарах.
Вскоре приехали в больницу первый зам. Председателя Всесоюзного радио и главный редактор "Последних известий". Стали умолять врачей, чтобы отпустили меня хоть на один час. Те отвечают: "Берите, но мы гарантируем, что живым вы его не довезете. Он не транспортабелен".
И вот - шесть утра. Позывные Москвы. Естественно, я не сплю. Сердце сжалось еще больней. Что-то сейчас будет. И вдруг... я слышу свой собственный голос, читающий новое Постановление ЦК. Сомнений нет - это я. Все мое. И тембр, и интонации, и паузы, и даже вдох мой. Показалось, что я схожу с ума. Или уже сошел. На худой конец - слуховые галлюцинации.
Что же произошло? Ночью на радио объявили аврал. Начальники знали, что и они тоже будут ходить в виноватых. По телефону вызвали всех работников. Вопрос один - что делать?
И тут кто-то вспомнил, что на одном актерском сборище щупленький еврей, недавний выпускник ГИТИСа, делал пародии на Бориса Андреева, Петра Алейникова, Василия Меркурьева и других, в том числе и на меня. Один в один. Но ни имени его, ни где живет - никто не знает. Есть только описание внешности. Тотчас разбудили директора ГИТИСа. Он уже будил, кого ему надо. Вычислили.
В общем, часа в четыре домой к молодому актеру заявились два чекиста, разбудили - парень, конечно, страшно перепугался - его в машину и на радио. Дали текст, заперли на ключ в дикторской, чтобы он текст освоил. Минут через сорок он попросил послушать, как он читает. Повели в студию, и он через микрофон прочитал все Постановление.
Слушавшие минуту молчали, потом зааплодировали. У женщин выступили слезы. Спас всех.
Это был в дальнейшем известный артист эстрады, непревзойденный мастер пародий Геннадий Дудник. Позднее мы с моим дублером познакомились, и я подарил ему золотую печатку с надписью: "За спасение диктора".