Таперече все не так как раньше, и молодежь нынче уже не та.... Эх, городские, интырнеты ваши да копуктеры дурно на вас влияют. Вот взять к примеру в былые времена наших сельских доярок, девки - ну кровь с молоком, статные, ладные, в сарафанах нарядных, ходют по селу и сердце им радуется. А нынешние городские что? Намалюются так, что не приведи свято на ночь их увидеть, так потом такая мерзость во сне привидится, что хоть святых выноси.
Давече вот приехала из городу погостить к нашей бабке Агафье такая вот молодица из Великого Петембургу. Вся нафуфырена, размалевана, портки на ней кожанные, лицо все то белей муки, щеки впалые, а волос то точно воронье крыло по плечам спускается. В ушах кресты поболее будут чем у попа соборного нашего, ногти ейные как когти волчии острыи, длинные и как смоль черные, и сама-то вся в черном балахоне чернее угля. А музыка ж ее адская колыбель сатаны из преисподней, не то рамштайн не то моргенштерн.
Уж солнце садилось за верхушками дремучего леса, что бы уступить свое время ночной прохладе и отправить селян добрых на заслуженный отдых после тяжелого трудового дня. Где-то в далеке истошно завыли дикие волки, и как бы чуя беду жалобно скулили собаки стараясь поглубже забиться в свою конуру. На краю колхозного поля появился тощий силуэт в черном балахоне, мертвецкое лицо чье было беле луны. Редкое пугало не спрыгнувши с шеста своего не убежало в дремучий лес вопя от страху. Медленно шла худая к деревне, а за ней ложились и сохли колосья пшеницы. В зловещей тишине под изумленные взгляды одиноких селян на завалинках прошла она через весь прогон, и постучам костистой рукой вошла в избу бабки Агафьи.
- Вот и кончился век у старой колдуньи, перешептывались обыватели, затаив дыхание, глядели как в маленьком окенце бабкиной избы замелькал тусклый свет. - Вот нечистая сама лично за ней и пришла.
Это потом, оно конечно выяснилось от председателя, что не смерть в рясе это была вовсе, а внучка ейная троюродная из городу приезжала. Да толку то. Пастуха нашего, что в поле ночевать остался и повстречался с ней так, потом ни одна бабка отшептать и не смогла, да и коровы с той поры в селе нашем уж и не доятся.
Мы уж наученные науками щас-то стали, чай не дураки, поди.
А хату Агафьевскую мы то все равно всем селом тогда же и спалили, собрался люд крещеный, кто с вилами, кто с огнем, заперли всю чету агафьевскую, вместе с дедом алкоголиком и внучкой бесовской, заперли в сарае старом и подпалили нахер. Ибо нехер на свете белом дурь бесовскую честному люду навязывать.